Нужна разумная достаточность, обеспечивающая принцип неотвратимости возмездия
Стратегическая стабильность – это не только и не столько вопросы контроля над вооружениями, сколько комплекс мер по предотвращению неуправляемой эскалации.
В чём различие гонки вооружений и гонки военных технологий?
Какие бизнес-модели оптимальны для отечественной оборонки?
Чем чревато внедрение искусственного интеллекта в нашу жизнь?
Достижимы ли договорённости с американскими партнёрами о «красных линиях»?
Как развивать наше «арктическое наступление»?
В чём различие гонки вооружений и гонки военных технологий?
Какие бизнес-модели оптимальны для отечественной оборонки?
Чем чревато внедрение искусственного интеллекта в нашу жизнь?
Достижимы ли договорённости с американскими партнёрами о «красных линиях»?
Как развивать наше «арктическое наступление»?
Красная звезда: Михаил Витальевич, в минувшем десятилетии вы были председателем президиума экспертного совета при коллегии Военно-промышленной комиссии РФ. Это как раз то время, когда страна готовилась удивить мир прорывными разработками в сфере оборонных технологий…
Михаил Ремизов: Государственная программа развития вооружений на 2011–2020 годы была мобилизационной в связи с необходимостью форсированного перевооружения армии. Помнится, высказывались сомнения, может ли она быть выполнена по ключевым параметрам, справится ли оборонная промышленность с таким масштабом задач и вызовов. В целом она справилась. Причём речь идёт не только о существенном росте производства, но и о восстановлении компетенций.
Многие из этих компетенций как в части производства, так и, особенно, в части разработки новой продукции пришлось воссоздавать заново, поскольку они были утрачены в 1990-е годы. В качестве примера можно привести ледоколостроение. Сейчас мы уже делаем ледоколы новой серии «Арктика», но временной разрыв в создании новой высокотехнологичной продукции здесь был таким, что многое приходилось осваивать заново. То же самое касается газотурбинного двигателестроения в гражданском сегменте, где рывок тоже был весьма значительным.
Двигатель ПД-14 – новый продукт в своём классе, уже постсоветская разработка нового поколения. Продукт, реализованный с использованием новых производственных технологий, новых решений и материалов, в новой, общеотраслевой системе кооперации. Замечу, что всё это – продукция предприятий, входящих в реестр ОПК, даже если речь в данном случае не идёт о продукции военного назначения.
Конечно, огромную роль сыграл и позднесоветский научно-технический задел. В том числе в тех разработках, которые вызывают в мире повышенный резонанс – гиперзвуковые ракеты, новые межконтинентальные носители, системы ПВО, истребитель нового поколения. Этот задел был в полной мере востребован в 2010-е годы. То, что это стало возможным, – безусловная заслуга тех, кто сохранял остатки советского оборонного наследия, и тех, кто сумел организовать работу в наши дни.
Красная звезда: Президент сказал, что мы не собираемся втягиваться в новую гонку вооружений. Но без серьёзных инвестиций в сферу ОПК всё же не обойтись…
Михаил Ремизов: Следует разделять гонку вооружений и гонку военных технологий. Гонка военных технологий не прекращалась и не прекратится никогда. Она может ускоряться или замедляться, и сейчас есть ощущение, что она ускоряется. Все крупные державы, претендующие на обеспечение полного цикла своего суверенитета, вынуждены участвовать в этой гонке. Россия не исключение.
Я бы отметил две особенности нынешнего этапа этой гонки. Первая состоит в том, что развитие традиционных платформ вооружений упирается в технологический барьер. Это общемировая ситуация для лидеров военной промышленности – рост стоимости, а часто и сроков военных разработок не гарантирует пропорционального роста возможностей. Прироста эффективности при разработке новых поколений военной техники приходится добиваться по всё более высокой цене. К примеру, стоимость боевых самолётов с каждым следующим поколением растёт примерно на порядок. Это приводит к увеличению жизненного цикла техники.
Первое поколение боевой авиации пробыло в серии 5–7 лет, второе – 10–15, третье – 15–20, самолёты четвёртого поколения, созданные 30–40 лет назад, остаются в серии и по сей день. Даже богатые государства не могут позволить себе закупать истребители пятого поколения в большом количестве. Отчасти этот барьер преодолевается за счёт развития новых групп военных технологий – робототехника, сетевые технологии, оружие на новых физических принципах… И за счёт развития концепций применения.
В случае с той же фронтовой авиацией, например, американцы предполагают компенсировать дороговизну новых пилотируемых комплексов за счёт беспилотных аппаратов, принципиально более дешёвых, с которыми они должны действовать в связке. Они называют эту концепцию «верный ведомый».
Вывод из этой ситуации с необходимостью преодоления технологического барьера, на мой взгляд, как раз и должен состоять в том, что военная наука и военная промышленность должны уделить особое внимание развитию новых групп технологий и концепций их применения в связке с традиционными платформами. И это важно учесть в новой государственной программе вооружений.
Вторая особенность текущего этапа технологической гонки состоит, как мне представляется, в том, что как раз в новых, перспективных направлениях развития есть большая синергия между военными и гражданскими рынками. По большому счёту, те группы технологий, которые определят облик войн будущего, они же формируют и облик перспективных рынков. Это касается беспилотных авиационных систем, космических платформ и услуг, биотехнологий, связанных с регенеративной медициной, исследованиями по увеличению возможностей человека, технологий кибервоздействий и кибербезопасности и некоторых других сфер. Исследования и разработки по этим направлениям, независимо от того, финансируются они по военной или гражданской линии, являются не просто расходами, а инвестициями в будущее.
Что касается собственно гонки вооружений, то есть наращивания самих военных арсеналов, то действительно нет смысла в неё втягиваться. По крайней мере, действуя по принципу поддержания паритета с США в духе старой холодной войны. Такой паритет по многим направлениям не нужен. Нужна разумная достаточность, обеспечивающая принцип неотвратимости возмездия. И нужна асимметричность, которая позволяет за счёт точечных и относительно экономичных усилий нейтрализовать эффект громоздких дорогостоящих программ оппонентов. Хорошим примером в этом отношении являются те системы наступательных вооружений, которые уже упоминались выше.
Гиперзвуковые ракетные системы – это качественно новый уровень уязвимости для авианосных ударных групп, вообще самого дорогого, что придумала военная мысль в истории человечества. Новые наступательные ядерные вооружения нивелируют эффективность глобальной системы ПРО, несравнимо более дорогой и масштабной. Противоспутниковое оружие может свести на нет превосходство в масштабе орбитальной группировки. Системы радиоэлектронной борьбы – преимущество в военной электронике. И обратите внимание, все «асимметричные» решения, которые я перечислил, относятся к зоне лидерства России в военной сфере.
Красная звезда: Сегодня часто говорят, что реальные прорывы, в том числе в сфере оборонки, возможны только на стыке научных направлений.
Михаил Ремизов: Такова в целом природа знания. В какие-то периоды оно окукливается по дисциплинам, и, как правило, это периоды, когда рутинная наука реализует потенциал открытий прошлых лет. В науке вообще есть периоды прорывов и периоды рутины. Как есть люди, которые больше занимаются рутиной и которые генерируют прорывы. Обычно это люди разных складов. Рутинная наука дисциплинарна, а наука, которая создаёт качественно новые знания, часто преодолевает границы существующих дисциплин и научных парадигм. Кстати, касается это не только точных наук, но и гуманитарных.
Красная звезда: Глава Российского государства не раз обращал внимание на необходимость решать проблемы диверсификации в высокотехнологичной отрасли в условиях меняющегося глобального рынка. Есть ли здесь у российских оборонщиков научно-технический задел?
Михаил Ремизов: В ОПК создаётся порядка 70 процентов всей российской наукоёмкой продукции. Вместе с тем, вес сектора ОПК в отечественной экономике куда более скромный – примерно 5–6 процентов промышленного производства и 3 процента ВВП страны. Научно-технологический потенциал очевиден, но он не реализуется в должной мере на гражданских рынках. Как это изменить? Тут много условий, но я бы выделил два основных. Первое – со стороны государства. Второе – со стороны промышленности.
Со стороны промышленности важно осваивать продуктовое рыночно ориентированное мышление. Оборонщики традиционно мыслят категорией изделия, а не категорией продукта. Они привыкли работать в затратной модели ценообразования – затраты плюс рентабельность. Работать с очень ограниченным кругом заказчиков и по специфическим правилам. Кстати, по очень жёстким правилам и сложным для выполнения, но абсолютно не похожим на правила игры, которые действуют на гражданских рынках. Иными словами, структурам ОПК необходимо развитие бизнес-компетенций, которые позволят превратить их научно-технические компетенции в ресурс для развития на гражданском рынке. Зачастую такие бизнес-компетенции удобно развивать в рамках выделенных компаний и партнёрских проектов с частным технологическим бизнесом.
Что касается условия со стороны государства, то это последовательный и системный протекционизм, обеспечивающий для отечественной промышленности более весомую долю внутреннего рынка. Сейчас эта доля явно недостаточна. Недавно проходил форум по госзаказу, и там со стороны официальных лиц звучала оценка, что по государственным и корпоративным закупкам только порядка трети продукции и услуг поставляется отечественной промышленностью. Это не тот уровень, который может нас удовлетворить.
Красная звезда: В сферу ОПК всё активнее проникает искусственный интеллект. Как это скажется на кадровой ситуации?
Михаил Ремизов: В данном случае я не вижу каких-то рисков вытеснения человеческого труда и потери квалифицированных специалистов. Скорее, я вижу риски недостаточности компетенций. Будет возникать эффект не столько лишних людей, сколько дефицитных профессий и навыков. Конечно, нужна адаптация системы образования к современным вызовам и технологическим реалиям. Но, если честно, главная проблема мне видится в том, чтобы на фоне увлечения искусственным интеллектом мы не допускали деградации естественного интеллекта.
В этой связи хочу отметить озабоченность представителей промышленности попытками распространения так называемой болонской системы образования на инженерные профессии. При введении этой системы для многих специальностей, связанных с оборонной промышленностью, космосом, авиацией, сделали исключение и сохранили специалитет. В компаниях ОПК кадровый запрос на специалистов куда больше, чем на бакалавров. Но есть тенденция к расширению болонской модели на эти сферы, и есть опасения, что это чревато большими кадровыми рисками.
Красная звезда: Стало известно о предстоящей встрече президентов России и США. Возможен ли, по-вашему, в её рамках полноценный диалог по стратегической стабильности?
Михаил Ремизов: Скажу несколько слов об общем контексте отношений России и США. Я полагаю, что основной потенциал нашего экономико-технологического развития связан с незападным миром. Именно там – основные потенциальные рынки для наукоёмкой, а не только сырьевой продукции, зоны возможных технологических партнёрств. Этот потенциал нам надо осваивать в первую очередь.
Но это не значит, что сейчас нет тем для диалога США, которые были бы для нас важны. Вы правы, одна из таких тем – это стратегическая стабильность. Если понимать под ней не только и не столько вопросы контроля над вооружениями, сколько комплекс мер по предотвращению неуправляемой эскалации. Важно восстановить какое-то представление о красных линиях в наших взаимоотношениях, в том числе военно-политических, обеспечить механизмы взаимодействия в кризисных ситуациях. Особенно с учётом того, что возникают новые зоны кризисных ситуаций.
Условно говоря, в период холодной войны регулярно возникали конфликтные инциденты на море и в воздухе. Они могли быть опасными, но относительно привычными, были правила и протоколы взаимодействия. Сейчас возникли новые пространства потенциального конфликта, где нет общепринятых правил и механизмов деэскалации. Это киберпространство и космическое пространство, управление движением на орбите, где становится всё более тесно. По американским доктринам и киберпространство, и космос являются важнейшими измерениями национальной безопасности. Инциденты там могут рассматриваться в том числе как повод к войне.
В этих зонах сегодня, по сути, нет установленных правовых и политических правил игры между великими державами. И самое печальное, что по ним как раз нет диалога. Сами США от такого диалога уклоняются, считая, что в обеих сферах обладают таким потенциалом превосходства, который пока не хотят ограничивать и регламентировать. В качестве примера можно привести отказ США даже обсуждать инициативы России и КНР по демилитаризации космоса. Или несостоявшийся диалог по кибербезопасности, который был анонсирован на предыдущем саммите – при Трампе.
Красная звезда: Одной из зон потенциального соперничества остаётся и Арктика. Страны Запада не желают учитывать здесь законные национальные интересы Российской Федерации. Они восприняли в штыки то, что Россия подала в ООН всесторонне обоснованную заявку на присоединение примерно 700 000 квадратных километров в Севером Ледовитом океане…
Михаил Ремизов: Прежде всего стоит отметить, что именно Россия по совокупности своих возможностей является в этой части планеты государством номер один. Я имею в виду и показатели освоения Арктической зоны – экономические, демографические, – по которым наша страна лидирует, и единственный в своём роде атомный ледокольный флот, и растущий транспортный поток, и восстанавливающееся военное присутствие. Поэтому диалог с Россией по арктической повестке не прекращался и не прекратится вне зависимости от общей конъюнктуры отношений.
Что касается территориальных разногласий в Арктике, они у нас есть не только с американцами. Например, датская заявка на расширение границ континентального шельфа, поданная в международную комиссию по границам континентального шельфа, прямо противоречит аналогичной российской заявке…
Самое главное, чтобы наше арктическое наступление как можно больше работало на отечественную экономику. В последние годы в Арктике наблюдается серьёзный рост грузопотока. В 1980-е, на самом пике, там перевозилось не более 7 млн тонн грузов в год. В 2020-м это порядка 33 млн тонн. Огромный рост. Цель – выйти к 2024 году на 80 млн тонн, а к 2035-му – на 135 млн тонн. Это совершенно другая реальность с точки зрения развития арктической транспортной системы. Это огромная экономика, которая связана с добычей ресурсов, их частичной переработкой, морскими перевозками, сопровождением и сервисом, навигацией, судостроением. И надо увеличивать долю отечественной продукции и отечественных решений в обеспечении развития добывающего комплекса и грузопотока по Севморпути. Это ключевая задача в развитии арктической зоны.
Михаил Ремизов: Государственная программа развития вооружений на 2011–2020 годы была мобилизационной в связи с необходимостью форсированного перевооружения армии. Помнится, высказывались сомнения, может ли она быть выполнена по ключевым параметрам, справится ли оборонная промышленность с таким масштабом задач и вызовов. В целом она справилась. Причём речь идёт не только о существенном росте производства, но и о восстановлении компетенций.
Многие из этих компетенций как в части производства, так и, особенно, в части разработки новой продукции пришлось воссоздавать заново, поскольку они были утрачены в 1990-е годы. В качестве примера можно привести ледоколостроение. Сейчас мы уже делаем ледоколы новой серии «Арктика», но временной разрыв в создании новой высокотехнологичной продукции здесь был таким, что многое приходилось осваивать заново. То же самое касается газотурбинного двигателестроения в гражданском сегменте, где рывок тоже был весьма значительным.
Двигатель ПД-14 – новый продукт в своём классе, уже постсоветская разработка нового поколения. Продукт, реализованный с использованием новых производственных технологий, новых решений и материалов, в новой, общеотраслевой системе кооперации. Замечу, что всё это – продукция предприятий, входящих в реестр ОПК, даже если речь в данном случае не идёт о продукции военного назначения.
Конечно, огромную роль сыграл и позднесоветский научно-технический задел. В том числе в тех разработках, которые вызывают в мире повышенный резонанс – гиперзвуковые ракеты, новые межконтинентальные носители, системы ПВО, истребитель нового поколения. Этот задел был в полной мере востребован в 2010-е годы. То, что это стало возможным, – безусловная заслуга тех, кто сохранял остатки советского оборонного наследия, и тех, кто сумел организовать работу в наши дни.
Красная звезда: Президент сказал, что мы не собираемся втягиваться в новую гонку вооружений. Но без серьёзных инвестиций в сферу ОПК всё же не обойтись…
Михаил Ремизов: Следует разделять гонку вооружений и гонку военных технологий. Гонка военных технологий не прекращалась и не прекратится никогда. Она может ускоряться или замедляться, и сейчас есть ощущение, что она ускоряется. Все крупные державы, претендующие на обеспечение полного цикла своего суверенитета, вынуждены участвовать в этой гонке. Россия не исключение.
Я бы отметил две особенности нынешнего этапа этой гонки. Первая состоит в том, что развитие традиционных платформ вооружений упирается в технологический барьер. Это общемировая ситуация для лидеров военной промышленности – рост стоимости, а часто и сроков военных разработок не гарантирует пропорционального роста возможностей. Прироста эффективности при разработке новых поколений военной техники приходится добиваться по всё более высокой цене. К примеру, стоимость боевых самолётов с каждым следующим поколением растёт примерно на порядок. Это приводит к увеличению жизненного цикла техники.
Первое поколение боевой авиации пробыло в серии 5–7 лет, второе – 10–15, третье – 15–20, самолёты четвёртого поколения, созданные 30–40 лет назад, остаются в серии и по сей день. Даже богатые государства не могут позволить себе закупать истребители пятого поколения в большом количестве. Отчасти этот барьер преодолевается за счёт развития новых групп военных технологий – робототехника, сетевые технологии, оружие на новых физических принципах… И за счёт развития концепций применения.
В случае с той же фронтовой авиацией, например, американцы предполагают компенсировать дороговизну новых пилотируемых комплексов за счёт беспилотных аппаратов, принципиально более дешёвых, с которыми они должны действовать в связке. Они называют эту концепцию «верный ведомый».
Вывод из этой ситуации с необходимостью преодоления технологического барьера, на мой взгляд, как раз и должен состоять в том, что военная наука и военная промышленность должны уделить особое внимание развитию новых групп технологий и концепций их применения в связке с традиционными платформами. И это важно учесть в новой государственной программе вооружений.
Вторая особенность текущего этапа технологической гонки состоит, как мне представляется, в том, что как раз в новых, перспективных направлениях развития есть большая синергия между военными и гражданскими рынками. По большому счёту, те группы технологий, которые определят облик войн будущего, они же формируют и облик перспективных рынков. Это касается беспилотных авиационных систем, космических платформ и услуг, биотехнологий, связанных с регенеративной медициной, исследованиями по увеличению возможностей человека, технологий кибервоздействий и кибербезопасности и некоторых других сфер. Исследования и разработки по этим направлениям, независимо от того, финансируются они по военной или гражданской линии, являются не просто расходами, а инвестициями в будущее.
Что касается собственно гонки вооружений, то есть наращивания самих военных арсеналов, то действительно нет смысла в неё втягиваться. По крайней мере, действуя по принципу поддержания паритета с США в духе старой холодной войны. Такой паритет по многим направлениям не нужен. Нужна разумная достаточность, обеспечивающая принцип неотвратимости возмездия. И нужна асимметричность, которая позволяет за счёт точечных и относительно экономичных усилий нейтрализовать эффект громоздких дорогостоящих программ оппонентов. Хорошим примером в этом отношении являются те системы наступательных вооружений, которые уже упоминались выше.
Гиперзвуковые ракетные системы – это качественно новый уровень уязвимости для авианосных ударных групп, вообще самого дорогого, что придумала военная мысль в истории человечества. Новые наступательные ядерные вооружения нивелируют эффективность глобальной системы ПРО, несравнимо более дорогой и масштабной. Противоспутниковое оружие может свести на нет превосходство в масштабе орбитальной группировки. Системы радиоэлектронной борьбы – преимущество в военной электронике. И обратите внимание, все «асимметричные» решения, которые я перечислил, относятся к зоне лидерства России в военной сфере.
Красная звезда: Сегодня часто говорят, что реальные прорывы, в том числе в сфере оборонки, возможны только на стыке научных направлений.
Михаил Ремизов: Такова в целом природа знания. В какие-то периоды оно окукливается по дисциплинам, и, как правило, это периоды, когда рутинная наука реализует потенциал открытий прошлых лет. В науке вообще есть периоды прорывов и периоды рутины. Как есть люди, которые больше занимаются рутиной и которые генерируют прорывы. Обычно это люди разных складов. Рутинная наука дисциплинарна, а наука, которая создаёт качественно новые знания, часто преодолевает границы существующих дисциплин и научных парадигм. Кстати, касается это не только точных наук, но и гуманитарных.
Красная звезда: Глава Российского государства не раз обращал внимание на необходимость решать проблемы диверсификации в высокотехнологичной отрасли в условиях меняющегося глобального рынка. Есть ли здесь у российских оборонщиков научно-технический задел?
Михаил Ремизов: В ОПК создаётся порядка 70 процентов всей российской наукоёмкой продукции. Вместе с тем, вес сектора ОПК в отечественной экономике куда более скромный – примерно 5–6 процентов промышленного производства и 3 процента ВВП страны. Научно-технологический потенциал очевиден, но он не реализуется в должной мере на гражданских рынках. Как это изменить? Тут много условий, но я бы выделил два основных. Первое – со стороны государства. Второе – со стороны промышленности.
Со стороны промышленности важно осваивать продуктовое рыночно ориентированное мышление. Оборонщики традиционно мыслят категорией изделия, а не категорией продукта. Они привыкли работать в затратной модели ценообразования – затраты плюс рентабельность. Работать с очень ограниченным кругом заказчиков и по специфическим правилам. Кстати, по очень жёстким правилам и сложным для выполнения, но абсолютно не похожим на правила игры, которые действуют на гражданских рынках. Иными словами, структурам ОПК необходимо развитие бизнес-компетенций, которые позволят превратить их научно-технические компетенции в ресурс для развития на гражданском рынке. Зачастую такие бизнес-компетенции удобно развивать в рамках выделенных компаний и партнёрских проектов с частным технологическим бизнесом.
Что касается условия со стороны государства, то это последовательный и системный протекционизм, обеспечивающий для отечественной промышленности более весомую долю внутреннего рынка. Сейчас эта доля явно недостаточна. Недавно проходил форум по госзаказу, и там со стороны официальных лиц звучала оценка, что по государственным и корпоративным закупкам только порядка трети продукции и услуг поставляется отечественной промышленностью. Это не тот уровень, который может нас удовлетворить.
Красная звезда: В сферу ОПК всё активнее проникает искусственный интеллект. Как это скажется на кадровой ситуации?
Михаил Ремизов: В данном случае я не вижу каких-то рисков вытеснения человеческого труда и потери квалифицированных специалистов. Скорее, я вижу риски недостаточности компетенций. Будет возникать эффект не столько лишних людей, сколько дефицитных профессий и навыков. Конечно, нужна адаптация системы образования к современным вызовам и технологическим реалиям. Но, если честно, главная проблема мне видится в том, чтобы на фоне увлечения искусственным интеллектом мы не допускали деградации естественного интеллекта.
В этой связи хочу отметить озабоченность представителей промышленности попытками распространения так называемой болонской системы образования на инженерные профессии. При введении этой системы для многих специальностей, связанных с оборонной промышленностью, космосом, авиацией, сделали исключение и сохранили специалитет. В компаниях ОПК кадровый запрос на специалистов куда больше, чем на бакалавров. Но есть тенденция к расширению болонской модели на эти сферы, и есть опасения, что это чревато большими кадровыми рисками.
Красная звезда: Стало известно о предстоящей встрече президентов России и США. Возможен ли, по-вашему, в её рамках полноценный диалог по стратегической стабильности?
Михаил Ремизов: Скажу несколько слов об общем контексте отношений России и США. Я полагаю, что основной потенциал нашего экономико-технологического развития связан с незападным миром. Именно там – основные потенциальные рынки для наукоёмкой, а не только сырьевой продукции, зоны возможных технологических партнёрств. Этот потенциал нам надо осваивать в первую очередь.
Но это не значит, что сейчас нет тем для диалога США, которые были бы для нас важны. Вы правы, одна из таких тем – это стратегическая стабильность. Если понимать под ней не только и не столько вопросы контроля над вооружениями, сколько комплекс мер по предотвращению неуправляемой эскалации. Важно восстановить какое-то представление о красных линиях в наших взаимоотношениях, в том числе военно-политических, обеспечить механизмы взаимодействия в кризисных ситуациях. Особенно с учётом того, что возникают новые зоны кризисных ситуаций.
Условно говоря, в период холодной войны регулярно возникали конфликтные инциденты на море и в воздухе. Они могли быть опасными, но относительно привычными, были правила и протоколы взаимодействия. Сейчас возникли новые пространства потенциального конфликта, где нет общепринятых правил и механизмов деэскалации. Это киберпространство и космическое пространство, управление движением на орбите, где становится всё более тесно. По американским доктринам и киберпространство, и космос являются важнейшими измерениями национальной безопасности. Инциденты там могут рассматриваться в том числе как повод к войне.
В этих зонах сегодня, по сути, нет установленных правовых и политических правил игры между великими державами. И самое печальное, что по ним как раз нет диалога. Сами США от такого диалога уклоняются, считая, что в обеих сферах обладают таким потенциалом превосходства, который пока не хотят ограничивать и регламентировать. В качестве примера можно привести отказ США даже обсуждать инициативы России и КНР по демилитаризации космоса. Или несостоявшийся диалог по кибербезопасности, который был анонсирован на предыдущем саммите – при Трампе.
Красная звезда: Одной из зон потенциального соперничества остаётся и Арктика. Страны Запада не желают учитывать здесь законные национальные интересы Российской Федерации. Они восприняли в штыки то, что Россия подала в ООН всесторонне обоснованную заявку на присоединение примерно 700 000 квадратных километров в Севером Ледовитом океане…
Михаил Ремизов: Прежде всего стоит отметить, что именно Россия по совокупности своих возможностей является в этой части планеты государством номер один. Я имею в виду и показатели освоения Арктической зоны – экономические, демографические, – по которым наша страна лидирует, и единственный в своём роде атомный ледокольный флот, и растущий транспортный поток, и восстанавливающееся военное присутствие. Поэтому диалог с Россией по арктической повестке не прекращался и не прекратится вне зависимости от общей конъюнктуры отношений.
Что касается территориальных разногласий в Арктике, они у нас есть не только с американцами. Например, датская заявка на расширение границ континентального шельфа, поданная в международную комиссию по границам континентального шельфа, прямо противоречит аналогичной российской заявке…
Самое главное, чтобы наше арктическое наступление как можно больше работало на отечественную экономику. В последние годы в Арктике наблюдается серьёзный рост грузопотока. В 1980-е, на самом пике, там перевозилось не более 7 млн тонн грузов в год. В 2020-м это порядка 33 млн тонн. Огромный рост. Цель – выйти к 2024 году на 80 млн тонн, а к 2035-му – на 135 млн тонн. Это совершенно другая реальность с точки зрения развития арктической транспортной системы. Это огромная экономика, которая связана с добычей ресурсов, их частичной переработкой, морскими перевозками, сопровождением и сервисом, навигацией, судостроением. И надо увеличивать долю отечественной продукции и отечественных решений в обеспечении развития добывающего комплекса и грузопотока по Севморпути. Это ключевая задача в развитии арктической зоны.
Опубликовано на портале redstar.ru, 4 июня 2021 года
Беседу вёл Владимир МОХОВ
Беседу вёл Владимир МОХОВ