Примерно это можно сказать о русской жизни спустя год после мартовских выборов президента, увенчавших собой зимний протестный сезон 2011 - 2012 гг. Нет ни революционного наступления "креативных" масс, ни "нового застоя", есть симбиоз, где революция и реакция подчас неразличимы. Например, кто больше идет наперекор системе: либерал на страже "американского усыновления" или Путин, посягнувший на зарубежные активы служилого класса? И, кстати, что есть сами эти активы: плацдармы "путинского авторитаризма" или материальное воплощение мечты о светлом либеральном будущем вдали от "тяжелой" страны?

Политическую логику главы государства, как она проявилась за этот год, действительно можно охарактеризовать как реакцию. Реакцию на значимый социальный факт, игнорировать который было невозможно. Я имею в виду выход на авансцену общественной жизни относительно массового протестного слоя. Новые недовольные закономерно усмотрели в этой реакции лишь то, что касалось их самих (законы о митингах, клевете, НКО и т. д.). Но куда более существенные изменения произошли в амплуа самого лидера, и эта сторона политической "реакции" осталась явно недооцененной.

Сам факт появления влиятельной оппозиционной субкультуры запустил довольно важные изменения, нет, не в личности лидера, оставим это писателям, а в ролевой модели президентской власти.

Прежде всего для Путина оказалась закрыта наиболее комфортная для него возможность - возвращаться в Кремль и править от имени прошлых достижений. Уже в статьях президента мы увидели сдвиг от характерного "речитатива стабильности", т. е. непрерывного отчета об успехах, ставшего фирменным знаком путинского стиля, к проблемно ориентированному тексту. То же самое можно сказать о Послании президента, которое стало достаточно откровенным разговором о вызовах инерционной модели развития, а не апологией статус-кво. Конечно, обозначать вызовы еще не значит отвечать на них, но некая смена вектора самолегитимации налицо: власть вынуждена искать точку опоры в исторических задачах, а не в исторических заслугах.

Еще одна привычка, от которой пришлось отказываться под влиянием массовых протестов, - править от имени подразумеваемого общенародного единодушия. Во-первых, за неимением такового. Во-вторых, модель "всенародной поддержки", которой обычно привержены "отцы наций", имеет неприятное свойство переворачиваться в другой клишированный сюжет - "народ против властителя". Сегодня куда большей достоверностью, чем схема "власть - народ" (в обеих ее разновидностях), обладает образ сложного общества, достаточно разнородного в смысле социокультурных предпочтений и социальных интересов. Заметную роль здесь сыграли расколовшие общество культурные войны (вокруг РПЦ, контркультуры, американского усыновления), но знаковым оказался и выбор самой власти. На фоне активизации оппонентов Путин демонстративно развернулся лицом к своим сторонникам, опорным группам поддержки.

Казалось бы, "лицом к сторонникам" - это наиболее естественное положение для лидера, но в золотой век путинской стабильности дело обстояло иначе - поддержка народных масс маячила где-то "за спиной" как привычный багаж, ресурс, которым можно распоряжаться по собственному усмотрению. Отсюда характерная для политики нулевых годов ситуация размена консервативной базы поддержки на либеральные реформы (образование, медицина, монетизация льгот, армейская реформа и т. д.).

Сегодняшняя повестка власти на этом фоне выглядит как попытка "возвращения долгов". Я имею в виду и выдачу бюджетникам пригласительного билета в "средний класс", и характерную апелляцию к "провинциальной интеллигенции", и подчас неуклюжие меры защиты морального большинства ("антигейский" закон, "защита религиозных чувств"), и заявления по теме этнической преступности и массовой иммиграции, и курс на деофшоризацию бизнеса и бюрократии, и что-то напоминающее чистку во власти. Все это выглядит как отработка отложенных запросов консервативного большинства.

Несмотря на возгласы о наступлении "мракобесия" и "кондовости", здесь заложена возможность более современной модели политического лидерства, предполагающей адресность и ответственность не перед абстрактным народом, с одной стороны, и не перед прогрессивной общественностью с другой, а непосредственно перед своим избирателем.

Эти сдвиги отчетливо проявились уже в ходе выборной кампании. Собственно, как ни парадоксально это звучит, президентская кампания годичной давности была первой политической избирательной кампанией Путина. В 2000 и 2004 гг., когда выборы шли на волне громких событий (вторая чеченская и "антиолигархическая" кампании), голосование за власть было актом самовыражения избирателя по поводу уже принятых решений. В 2007 - 2008 гг. - актом не рассуждающего самоотречения: широкое одобрение так называемого "плана Путина" выглядело как подпись под чистым листом бумаги - "вписывайте что угодно" (что, кажется, так и было воспринято властью). В 2012-м общество пришлось убеждать и переубеждать, предъявлять программу и связывать себя обязательствами, заключать подобие пакта со своим избирателем.

Этот факт имеет не чисто историческое, а политическое значение, и его важно зафиксировать не для того, чтобы "отдать должное" действующей власти, а, напротив, чтобы спросить с нее причитающееся по общественному договору. Характер проведенной год назад выборной кампании позволяет говорить, что в этот раз президент избирался, условно говоря, не с открытым, а с императивным мандатом. Т. е. принял власть "с кондициями". И надо сказать, даже зафиксировал это, обозначив особый статус своих "инаугурационных" указов.

В чем смысл этих кондиций? Если выделять общий знаменатель, то таковым будет, на мой взгляд, работа над ошибками предшествующего периода. Длительный экономический рост и рост доходов населения в докризисный период сопровождался ростом неравенства, компрадорства в верхах и социальных патологий в низах (наркотизация, мигрантизация, формирование этнических гетто и гетто застойной бедности), коррупции на разных уровнях власти, атрофией политического и гражданского участия.

Собственно, таков закономерный итог десятилетия, проведенного под лозунгом "Обогащайтесь!" Закономерный - в ситуации слабости государственных институтов и социальных связей. И стоит ли удивляться, что главным героем этого процесса стал не частный предприниматель, как можно было бы ожидать по либеральным канонам, а предприниматель административного рынка - "коррупционер".

Иными словами, победить оппозицию год назад Путину удалось лишь выдвинув свою версию оппозиционной повестки дня. То, что спустя год после избрания президента антикоррупционная кампания волей-неволей становится для него "гвоздем программы", характерный штрих этих взаимопревращений "революции" и "реакции". Невзирая на декларированный кадровый консерватизм и нескрываемый скепсис по поводу аппаратных "чисток", движение в этом направлении сегодня выглядит уже не вопросом выбора, а вопросом политической состоятельности и силы главы государства. Половинчатость на этом пути более опасна, чем решительность: она вызовет больше сопротивления со стороны элит и меньше понимания со стороны общества.

Есть, правда, еще одна проблема: недостаточность негативной повестки дня. Специалисты по НЛП утверждают: когда ты даешь установку "не воровать!", подсознание слышит только второе слово. Пока, если говорить о восприятии антикоррупционной кампании, происходит именно это. Чтобы преодолеть ту атмосферу социальной депрессии, которая ощутима сегодня в стране, недостаточно "бороться с недостатками", важно ставить позитивные цели и достигать их. Политическое лидерство - это не в последнюю очередь групповая психотерапия. В начале нулевых Путин неплохо справился с этой ролью. Интересно, поможет ли одно средство вновь?