Любовь Ульянова:
Уважаемый Михаил Витальевич, как бы Вы оценили итоги саммита БРИКС в Уфе?

Михаил Ремизов:
Эволюция БРИКС по-своему беспрецедентна. Статистическая группа, а изначально БРИКС – это именно статистически обобщающее понятие, превращается в протокоалицию или, по крайней мере, в значимый международный клуб, могущий претендовать на формирование альтернативного западному облика мирового сообщества. Политически, явочным порядком эта претензия уже озвучена, но для ее полноценной реализации нужна опора на весомый экономический фундамент.

Любовь Ульянова:
Речь идет о количественных экономических показателях?

Михаил Ремизов:
Нет, я не имею в виду объем экономики. У Китая и Индии он и так более, чем достаточный. Я имею в виду заявленные, но еще не реализованные инициативы. Во-первых, под эгидой БРИКС в качестве альтернативы МВФ создается Банк кредитной поддержки, а в качестве альтернативы Всемирному банку – Банк развития. С точки зрения объемов, эти проекты пока небольшие, но сейчас важно запустить сам механизм. Во-вторых, альтернативная система экономических рейтингов. Нельзя недооценивать важность этого вопроса.

Политизированность ведущих западных рейтинговых агентств сомнений не вызывает. Ориентация нашего Центрального банка на западную систему рейтингов, сохраняющаяся сегодня, – один из признаков того, что совокупный Запад по-прежнему имеет прямой рычаг воздействия на механизмы управления нашей экономикой. В-третьих, альтернативная система банковских расчетов. Пусть она не будет основной, но она должна быть в качестве резервной и потенциально масштабируемой в случае каких-либо эксцессов. И еще один резервный контур – полноценная платежная система международного масштаба. У Китая есть национальная платежная система, достаточно крупная, интегрированная в систему международных расчетов. Важно, чтобы рынок стран БРИКС стал доступным для нашей национальной платежной системы, а также появилась возможность для создания единой платежной системы на пространстве БРИКС.

Любовь Ульянова:
Есть ли другие значимые направления для взаимодействия в рамках БРИКС?

Михаил Ремизов:
Из того, что заявлено только вскользь, но что представляло бы значительный интерес, я бы отметил выработку других подходов к системе интеллектуальной собственности. Страны БРИКС – это страны догоняющего развития, и они заинтересованы в ревизии стандартов в сфере интеллектуальной собственности, которые навязаны транснациональными корпорациями. Сейчас некоторые страны БРИКС – Китай, ЮАР – проводят эту ревизию явочным порядком, но на самом деле речь должна идти не о свободе рук для нарушений западных правовых стандартов в этой сфере, а о выработке альтернативного правового стандарта. С гораздо более низким порогом доступа к интеллектуальной собственности, возможно, с отменой патентной охраны по некоторым направлениям. По аналогии с интеллектуальной собственностью можно и нужно говорить о выработке других подходов к финансовой политике. Нам нужен стандарт макроэкономической политики, альтернативный Вашингтонскому консенсусу. Он не может называться «московским» по причине незначительного объема российской экономики в мировом масштабе. Но он вполне мог бы называться «пекинским консенсусом». Этот консенсус подразумевал бы большую степень зависимости спекулятивного капитала, чем есть сегодня. Нестабильность на финансовых рынках дает Китаю хороший повод об этом задуматься. Так называемый налог Тобина – на спекулятивные финансовые операции – широко обсуждаемая тема на Западе. Но было бы правильно, если бы он или какой-то его аналог был реализован именно в пространстве стран БРИКС.

Любовь Ульянова:
На нашем сайте была дискуссия о возможностях и перспективах Большого треугольника – связки Россия – Китай – Индия. По итогам этой дискуссии можно в целом сказать, что у России есть достаточно веские основания для сближения с Китаем, нас объединяют общие ценности, скажем, в отношении принципов мирового порядка, российско-китайское сближение опирается и на фактор экономической взаимодополнительности. Кроме того, Китай заинтересован в России как своего рода надежном тыле в тот момент, когда Китай пойдет на столкновение с США за мировое лидерство. А какова здесь роль Индии? Проявил ли как-то саммит, может быть, в большей степени, чем ранее, значение наших взаимоотношений? В рамках БРИКС, а теперь и ШОС, в состав которого скоро войдет Индия?

Михаил Ремизов:
Для России, Китая и Индии жизненно важный вопрос – это сдерживание исламизма. США также декларируют эту задачу как значимую для своей внешней политики, но в действительности она не является их реальным интересом. Развитие исламизма, в первую очередь, движений ИГИЛ и Талибан, на территории внутри этого условного треугольника – на Ближнем Востоке и в Средней Азии, представляет собой ту угрозу, противодействовать которой можно только общими усилиями. Что касается Индии, то эта страна нам гораздо более доступна в плане промышленно-технологического партнерства, чем Китай. Китаю мы по большинству позиций неинтересны как технологический партнер – настолько велико его превосходство в секторе доступных технологий, в объеме внутреннего рынка, в инвестиционных возможностях. У России и Китая могут быть совместные нишевые проекты типа тяжелого вертолета. Китаю интересны российские возможности в сфере авиационного двигателестроения или композитных авиационных материалов. Возможно – я говорю об этом достаточно осторожно – это позволит перевести в практическую плоскость амбициозный проект дальнемагистрального широкофюзеляжного самолета. Но в целом, повторюсь, слишком очевиден диспаритет, чтобы рассчитывать здесь на продуктивные промышленно-технологические альянсы. А вот с Индией такая политика, как мне кажется, может иметь перспективу. Промышленно-технологическое партнерство с Индией уже опирается на значительный опыт, скажем, связанный с истребителями нового поколения, и имеет дальнейший потенциал для развития.

Любовь Ульянова:
Есть ли еще какие-то факторы, сближающие нас с Индией?

Михаил Ремизов:
В российско-индийских взаимоотношениях нет зоны конфликтующих интересов или зоны потенциального конфликта интересов, нет геополитических зон напряжения. С Китаем конфликтная контактная зона, безусловно, есть – это стремление Китая в максимальной степени привязать к себе российские восточные территории в качестве сырьевых провинций. Я пока не говорю о демографической и миграционной экспансии, которая еще не началась в полном объеме. Однако колониальная, по сути, модель вывоза ресурсов по бросовым ценам, в том числе через китайскую организованную преступность на Дальнем Востоке, уже существует. С другой стороны, не надо забывать, что Индия – это партнер США. Этот факт не изменить. Поэтому «Большой треугольник» – это, скорее, не союз как таковой, а попытка сбалансировать западно-центричный образ мирового порядка и международного сообщества.

Любовь Ульянова:
Некоторые специалисты-китаеведы отмечают, что позиция Китая, в частности, на переговорах по газу, стала более жесткой в отношении России, когда он понял свою безальтернативнось для нашей страны в условиях конфликта с Западом. Можно ли сказать, что на саммите БРИКС и ШОС Китай вел себя подобным образом?

Михаил Ремизов:
Саммиты существуют, скорее, для демонстрации единства, определения общих контуров и конфигураций взаимодействия, чем для решения конкретных политических задач. Конечно, Китай будет крайне жестко использовать свое положение, когда Москва будет оказываться в положении зависимого. Например, в случае поставок энергоносителей. Мы не знаем до конца условий газовых сделок. Очевидно, что многие из них не согласованы до конца, в части условий строительства трубопроводов, цен на поставки. К сожалению, нет сомнений, что в случае совершения сделок с Китаем, они будут заключаться на его условиях. Сегодня Россия все-таки остается крайне зависимой от цены на экспорт природного газа. И когда Газпром очень ощутимо теряет позиции на европейском рынке, Китай становится ключевым альтернативным рынком и будет выставлять свои условия. Чтобы сбалансировать свою зависимость от Китая, России нужно серьезно работать для диверсификации своих отношений и контактов в Восточной Азии – с Южной Кореей, Японией, Вьетнамом, другими странами региона. Выстраивание системы диверсификации нужно сделать приоритетной задачей. Чем меньше мы будем зависеть от Китая в регионе, тем лучше будут наши отношения.

Любовь Ульянова:
В СМИ было много информации о саммите БРИКС, его новых экономических проектах. А какова повестка саммита ШОС?

Михаил Ремизов:
В центре саммита ШОС – повестка расширения состава, как наблюдателей, так и новых членов организации. В первую очередь, важно принятие в члены организации Индии и Пакистана. Объективно важная проблема, стоящая перед ШОС – региональная безопасность Центральной Азии, связанная с Талибаном, исламизмом, наркотрафиком, военной угрозой. Подспудно для Центрально-Азиатского региона значимой проблемой являются взаимоотношения государств между собой, это своего рода пороховая бочка. Кроме того, еще одна угроза – цветные революции, причем, скорее, не бархатные, а наждачные. Однако эти темы невозможно обсудить откровенно, не нарушив при этом политический и дипломатический политес. ШОС – это площадка, которая могла бы выступить значимой политической надстройкой для легитимации совместных действий в критических ситуациях.

Любовь Ульянова:
Получается, что саммит ШОС – это, скорее, демонстрация некого единства, а конкретные вопросы будут прорабатываться по-другому?

Михаил Ремизов:
Конкретные вопросы будут прорабатываться в рамках межгосударственных отношений треугольника Москва – Астана – Пекин. В двустороннем режиме такие вопросы решать легче. Еще одна важная функция ШОС – это возможность предотвращать или модерировать или смягчать зоны возможной конкуренции России и Китая в Центрально-Азиатском регионе.

Любовь Ульянова:
Вы упомянули, что страны ШОС объединяет фактор угрозы исламизма. Обсуждалась ли проблематика ИГИЛ на саммите ШОС? Может ли эта тема обсуждаться в рамках этой организации?

Михаил Ремизов:
Конечно, она обсуждается, но, скорее, протокольно. Для государств региона более актуальна угроза Талибана, чем собственно ИГИЛ. Под эгидой ШОС разрабатываются меры совместной борьбы с наркотрафиком. Но я сомневаюсь, что они носят серьезный характер. Под эгидой ОДКБ это происходит более системно. ШОС – это потенциальный инструмент легитимации каких-то действий в критических ситуациях. Наподобие того, как государства Персидского залива совершают те или иные совместные интервенции в каком-то международном региональном формате.

Любовь Ульянова:
Специалисты по российско-китайским взаимоотношениям утверждают, что оживление наших отношений с Китаем – это явление не последних полутора-двух лет, а процесс, длящийся уже лет 7 – 8. Можно ли утверждать, что российское экспертное сообщество и массовые СМИ не замечали этот процесс в силу определенной аберрации сознания, зацикленности на взаимоотношениях с Западом?

Михаил Ремизов:
Это правда. Никакого резкого скачка не произошло. Китайскому вектору придается значение достаточно давно, по мере роста мощи Китая. Отношения кардинально не изменились. Особенность нынешней ситуации заключается в том, что ослабла переговорная позиции России. Сегодня, по сути, надо заново наращивать и укреплять наш образ в глазах Китая. А для этого, в том числе, – заниматься диверсификацией контактов в Восточной Азии и вырабатывать другие подходы к экономической политике внутри страны.